Беглецы - Страница 78

Прежде чем продолжить, Адмирал добавляет в кофе еще виски из фляжки.

— Период накануне войны был страшным. Все привычные понятия, помогавшие нам отличить добро от зла, были вывернуты наизнанку. С одной стороны, люди убивали акушеров и гинекологов, делавших аборты, чтобы защитить право на жизнь, с другой — многие женщины старались забеременеть лишь ради того, чтобы продать ткань плода. И лидеров выбирали не по способности вести за собой людей, а по умению упрямо защищать какой-нибудь один предмет. Все это было за пределами добра и зла! Затем произошел раскол в вооруженных силах, противоборствующие стороны получили боевое оружие, и две группировки превратились в две армии, полные решимости уничтожить друг друга. А потом был принят Билль о жизни.

Когда Адмирал произносит последнюю фразу, у Коннора по спине бегут мурашки. Раньше он законами не интересовался, но с того момента, когда он узнал о решении родителей, стал смотреть на вещи иначе.

— Идея о том, что беременность можно прерывать ретроспективно, путем расчленения ребенка, достигшего определенного возраста, возникла в моем присутствии, — продолжает Адмирал. — Сначала это была шутка, никто не воспринимал ее всерьез. Но в том же году ученого, сделавшего ряд открытий в сфере пересадки органов, наградили Нобелевской премией за создание техники, позволившей использовать при трансплантации любую часть организма донора.

Адмирал прерывается, чтобы сделать глоток кофе. Коннор же к своей чашке даже не притронулся. Он даже представить себе не в состоянии, как можно сделать хотя бы глоток, когда речь идет о таких вещах. Даже то, что он уже успел выпить, удается удерживать в желудке с большим трудом.

— Война разгоралась, — продолжает свой рассказ Адмирал, — и добиться перемирия можно было, лишь усадив обе стороны за стол переговоров. Именно мы предложили идею создания заготовительных лагерей, в которых жизнь нежеланных детей прекращается, но без умерщвления. Мы думали, что предложение шокирует обе стороны и в них проснется здравый смысл, что они посмотрят друг другу в глаза через стол и кто-нибудь из них дрогнет. Но никто не дрогнул. Возможность прерывать жизнь детей, не убивая их, обе стороны нашли приемлемой. Билль о жизни был подписан, было заключено перемирие, и война окончилась. Все так радовались этому, что о последствиях никто не беспокоился.

Адмирал умолкает и мысленно уносится в прошлое. Через какое-то время он снова возвращается к реальности.

— Уверен, ты знаешь, что было дальше, — заканчивает он, сопровождая слова красноречивым взмахом руки.

Всех подробностей Коннор не знает, но общая идея ему понятна.

— Людям нужны были органы, — говорит он.

— Я бы сказал, требовались органы. К примеру, появилась возможность в случае рака прямой кишки заменить ее на здоровую. Человек, серьезно пострадавший при несчастном случае, теперь не умрет. Поврежденные органы заменят на новые, и он будет жить. Сморщенную старческую руку, скрюченную артритом, можно заменить на здоровую, взятую у парня, которому лет на пятьдесят меньше, чем пациенту. Кто-то же должен был стать донором органов.

Адмирал делает паузу, чтобы поразмыслить.

— Если бы люди становились донорами органов по своей воле, нужды в заготовительных лагерях никогда бы не возникло… — говорит он. — Но люди не любят разбрасываться тем, что им принадлежит, даже после смерти. Этика оказалась бессильной перед жадностью — и трансформация случилась очень скоро. Люди быстро смекнули, что заготовительные лагеря — прибыльные предприятия, и они стали процветать при молчаливом одобрении окружающих.

Адмирал оборачивается и смотрит на фотографию сына. Хотя Адмирал еще ничего не сказал, Коннору и так ясно, в чем он собирается признаться, но мальчику хочется, чтобы он сделал это сам.

— Мой сын, Харлан, был отличным парнем. Умным. Но сложным, ты знаешь, о чем я.

— Я и сам такой, — соглашается Коннор с легкой усмешкой.

Адмирал кивает.

— Это случилось десять лет назад. Он связался с нехорошей компанией, и их поймали на воровстве. Черт, да я и сам был таким в его возрасте, поэтому родители и послали меня в военное училище, чтобы скорректировать поведение. Только в случае с Харланом я решил поступить иначе.

— И отдали его на разборку.

— Да. Я был одним из инициаторов мирного соглашения. Все ждали, что я лично подам пример.

Адмирал снова вынужден прерваться. Подняв руку, он прижимает к глазам большой и указательный пальцы, чтобы предотвратить потоки слез.

— Мы подписали разрешение, а потом передумали. Но было уже поздно. Харлана забрали прямо из школы, отправили в лагерь и там немедленно разобрали. Когда я заявил, что изменил решение, дело было уже сделано.

Коннор ни разу не думал о бремени, ложащемся на плечи родителей, принявших решение подписать разрешение на разборку. Он даже представить себе не мог, что способен испытывать сочувствие к родителям, совершившим это злодеяние, не говоря уже о человеке, ставшем одним из авторов бесчеловечного закона.

— Я вам сочувствую, — говорит он Адмиралу с полной искренностью.

Услышав это, Адмирал тут же берет себя в руки, практически немедленно.

— Не нужно сожалений, — говорит он. — Ты и сам попал сюда лишь потому, что чудом избежал участи моего сына. Жена впоследствии ушла от меня и основала фонд памяти Харлана. Я остался на службе и в последующие несколько лет много пил, трезвым меня почти не видели. Так все и шло, пока три года назад у меня не появилась Великая идея, как я ее называю. Кладбище стало ее воплощением, а дети, среди которых находишься и ты, результатом. На данный момент мне удалось спасти от разборки уже более тысячи человек.