Беглецы - Страница 93

— Ты в отличной физической форме. Занималась спортом, не правда ли? Бегала, вероятно?

Занятия спортом — основной вид деятельности живущих в лагере. Поначалу Риса считала, что физическая культура всячески насаждается администрацией, чтобы чем-нибудь занять подростков до того момента, когда наступит их очередь идти на бойню. Но на пути в приемник-распределитель девочка заметила стоящий у самой кромки баскетбольного поля тотемный столб, украшенный резными физиономиями индейских богов. В глазах каждого чудовища Риса заметила камеры — пять физиономий, десять камер, десять игроков. Вероятно кто-то, сидя неизвестно где, наблюдал за каждым из игроков, отмечая четкость координации движений и измеряя силу каждой группы мышц. Риса быстро поняла, что игра в баскетбол служит не для развлечения ребят, а для оценки денежной стоимости частей их тел.

— В течение нескольких последующих недель ты будешь заниматься различными видами деятельности. Риса, дорогая, ты меня слушаешь? Если тебе что-то непонятно, я могу говорить медленней.

Женщина, занимающаяся адаптацией подростков в заготовительном лагере, несмотря на высокие результаты, показанные Рисой при прохождении теста на уровень интеллекта, очевидно, считает, что она, как и все остальные, существенно отстает в развитии от «нормальных» детей. Женщина одета в свободную блузу из ткани с орнаментом из листьев и розовых цветов. Риса чувствует, что охотно прошлась бы по ней газонокосилкой.

— У тебя есть вопросы или пожелания, дорогая? Если есть, самое время их высказать.

— Что делают с некондиционными частями?

Неожиданный вопрос определенно сбил женщину с толку.

— В каком смысле?

— Ну, с непригодными для использования частями тела. Что вы делаете с покалеченными ногами и неслышащими ушами? Тоже используете в качестве материала для трансплантации?

— У тебя же нет ни того, ни другого, верно?

— Нет, но зато есть аппендикс. Что сделают с ним?

— А, вот о чем ты, — говорит женщина, демонстрируя бесконечное терпение. — Лучше уж иметь неслышащее ухо, чем ходить вовсе без ушей. Порой лучшего себе человек позволить не может. А что касается аппендикса, то он вряд ли кому-нибудь понадобится.

— Выходит, вы нарушаете закон? Разве в законе не сказано, что вы обязаны сохранить организм ребенка, ставшего донором, на сто процентов?

Улыбка на лице женщины заметно полиняла.

— Ну, мы сохраняем организм на девяносто девять и сорок четыре сотых процента организма, включая аппендикс.

— Ясно.

— Теперь мы с тобой должны заняться анкетой, которую заполняют все поступающие в лагерь. Ты попала сюда не совсем так, как другие, поэтому и возможности ознакомиться с ней заранее у тебя не было, — говорит женщина, листая страницы лежащей перед ней папки. — На большую часть вопросов отвечать уже, в принципе, не нужно… но если ты обладаешь какими-нибудь специфическими навыками и хотела бы нам о них рассказать… ну, такими, которые могли бы принести пользу сообществу, пока ты находишься здесь…

Больше всего на свете Рисе хочется просто встать и уйти. Даже теперь, на закате жизни, ей снова приходится отвечать на неизбежный вопрос: чем ты отличаешься от других?

— У меня есть опыт медицинской работы, — говорит Риса сухо. — Оказание первой помощи — искусственное дыхание, массаж сердца и так далее.

Женщина смотрит на нее с сожалением.

— Ну, как это ни прискорбно, — говорит она, — врачей у нас здесь предостаточно, целый медицинский корпус.

Если она еще раз скажет это свое «ну», думает Риса, поднимусь и врежу ей как следует.

— Что-нибудь еще?

— В интернате мне приходилось работать в отделении для малышей.

Снова эта мерзкая извиняющаяся улыбка.

— Чудесно. Но, к сожалению, детей здесь нет. Это все?

— Я изучала классическую музыку, — говорит она, вздыхая. — Класс фортепиано.

Брови женщины поднимаются неправдоподобно высоко.

— О, серьезно? — произносит она. — Ты играешь на рояле? Ну, ну, ну!

53. Коннор

Коннор испытывает острейшее желание подраться. Ему хочется задирать сотрудников лагеря и не подчиняться правилам, но он знает: стоит начать это делать, и с ним покончено. Но он изо всех сил сдерживает себя по двум причинам. Первая: от него ждут именно такого поведения. И вторая: Риса. Мальчик прекрасно понимает, как тяжело ей будет, если его отведут в Лавку мясника раньше времени. Да, именно так ребята окрестили медицинский блок — Лавкой мясника, хотя, конечно, в присутствии сотрудников называть его так никто не решается.

В общей спальне для мальчиков Коннор стал кем-то вроде знаменитости. Ему самому кажется абсурдом то, что ребята считают его живой легендой только за то, что он старался выжить.

— Это же все неправда? — спрашивает его парень, лежащий на соседней койке, в первый же вечер. — Не может быть, чтобы ты вырубил целый экипаж полицейской машины при помощи их собственных пистолетов, стреляющих пулями с транквилизирующим веществом.

— Нет! Конечно, неправда, — отвечает Коннор, но тот факт, что он все отрицает, для соседа лишь еще одно доказательство того, что все, что рассказывают о Конноре, было на самом деле.

— Я в это не верю, — говорит другой мальчик, — но я слышал, когда тебя искали, пришлось перекрыть несколько федеральных трасс.

— На самом деле перекрывали только одно шоссе. Вернее, они его не перекрывали. Это сделал я. В каком-то смысле.

— Так, значит, это правда!

Спорить бесполезно: как бы ни старался Коннор преуменьшить свои заслуги, ребята продолжают считать его мифическим персонажем или супергероем из комиксов. Кроме того, Роланд, ненавидящий Коннора, тем не менее активно работает на его имидж, чтобы тень славы великого человека осенила и его. Он живет в другом корпусе, но до Коннора то и дело доходят совершенно дикие истории о том, как они с Роландом якобы украли вертолет и напали на больницу в Таксоне, чтобы освободить чуть ли не сто беглецов, которых там держали. Поначалу Коннор хочет рассказать им, что Роланд не сделал ничего выдающегося, если не считать предательства, но жизнь слишком коротка, на этот раз в прямом смысле этого слова, чтобы снова затевать свару с верзилой.